Лицом к лицу

 К 60-летию Сталинградской Победы

Есть в истории Сталинградской победы эпизоды, о которых не писали, но которые,  по твердому убеждению ветеранов милиции, оказали решающее влияние на ход военных действий на Волге, а, может быть, и на всю войну.

Когда по всему Сталинграду шли ожесточенные бои, переходящие в рукопашные схватки, центр города, небольшой клочок земли, оставался своеобразным оазисом: здесь не было ни одного солдата - ни русского, ни немецкого, его и прилегающий важнейший объект - центральную переправу - контролировали и охраняли 80 сотрудников НКВД. Они раньше других  почувствовали войну, к вокзалу один за другим стали подходить поезда с ранеными и  эвакуированными. Милиционерам приходилась сопровождать их на пристань, а тяжелораненых  перевозить и даже переносить на руках. Сотни тысяч беженцев прошли через Сталинград. Центральная переправа представляла собой настоящий ад. Под непрерывными бомбежками возбужденные люди рвались на паромы, милиция с трудом удерживала порядок.

Для работников милиции, как и для всех сталинградцев, самым страшным днем было 23 августа. Гитлеровцы хотели в один миг потопить город в крови, вызвать панику среди мирного населения, дезорганизовать управление войсками - и затем легко овладеть городом.

Было жаркое воскресенье. Работники НКВД, свободные от нарядов, собрались в своем клубе. Показывали кинохронику «Оборона Ленинграда». Часа в четыре вдруг завыли сирены, пароходные и паровозные гудки, а из репродукторов неслось: «Воздушная тревога! Внимание, воздушная тревога!»

Похватав винтовки, каски и противогазы, все разбежались по своим постам.

Ждали налета с запада, и все смотрели в ту сторону. Но вдруг позади раздался тяжелый чужой гуд, словно перекатывался по земле  и приближался гром. Все обернулись и, как говорится, оборвались сердца и ноги отяжелели.

Из-за Волги разметывалось широкое - от Царицы до тракторного завода - полотнище, сотканное из черных крестов, оно приближалось, оно вытягивалось из-за лесистого горизонта, серебрилось на солнце и, казалось, ему нет конца и края. Когда начало ленты, как голова огненного дракона, поровнялась с серединой Волги, от самолетов стали отделяться черные капельки, они сначала медленно, потом все стремительнее, наискосок, с резким визгом понеслись на город, разрастаясь, увеличиваясь на глазах.

И вдруг словно взорвалась вся земля, ухнули сотни взрывов. Они рвали землю, стены и крыши домов, - все рушилось, все горело.

Громадные баки нефтехранилища, высотой с 2-3-х этажный дом были взорваны сразу - немцы знали, куда целились Бомбы согнули, разорвали, разметали железо, люди, бывшие близко к бакам, были облиты нефтью и живьем горели Яростно кипящая, огненно-черная лава хлынула с обрыва вниз, разлилась, расползлась по широкому водному простору и - противоестественное, жуткое зрелище - казалось, полыхает сама матушка-Волга. С треском горели и взрывались плоты, протянувшиеся по всему берегу вдоль города, горели пароходы и баржи, тлели плывущие по воде трупы.

В белом пламени было видно, как какие-то чудовища выпрыгивали из глубины, скручивались в колесо, - это задыхалась, металась обезумевшая рыба.

В нефтехранилище на заводе «Баррикады», цементный бассейн, в самую середину врезалась бомба, все нефтяное озеро охватило пламенем, страшный гул стал нарастать, бешенно реветь, туча огня и черного дыма подпёрла небо Море огня, море крови, сметались с поверхности дома, заваливались подвалы и погреба, в которых прятались люди. Поднимались в воздух громадные стены, горы камней загромоздили улицы. Фугасные бомбы выдалбливали в земле такие ямы, что в каждой поместился бы 2-3-х этажный дом. Совсем недавно люди ходили по уютным зеленым улицам. Теперь никаких улиц не было, все было сметено, разворочено и вздыблено, словно гигантский плуг крест-накрест прошелся по городу.

В этом аду сотрудники милиции продолжали свою работу, они останавливали обезумевших людей, затаскивали их в укрытия, заталкивали в траншеи, перевязывали раненых.

Шофер первого отделения милиции Сережа Цыганков раскопал вход в подвал, вытащил трех женщин и двоих детей, а когда снова полез, потолок с нагромождением на нем камня рухнул...

Семен Исайкин 19 человек вытащил из горящих домов и подвалов, а у него самого в это время жену и дочку разорвало бомбой...

Бомбили долго и беспощадно. Газеты потом писали,что в истории войн не было такого налета. В августе, сентябре и октябре от бомб и снарядов погибло более 40 тысяч человек.

Поздней ночью возвращались в управление, долго взахлеб пили воду из ведра. Здание ГАИ было разбито первой же бомбой, а областное управление каким-то чудом сохранилось. Лишь черезчетыре дня оно будет разрушено до основания.

В коридоре младшему лейтенанту Глебу Афанасьеву встретилась старушка... в милицейской форме. «Почему в милицейской? - подумал Афанасьев. -  У нас же пожилых работниц нет». Сапоги в грязи и саже, коленки поцарапаны, юбка и гимнастерка неизвестно какого цвета, в подпалинах, местами разодраны, со следами высохшей крови; волосы растрепанные, грязные, в них блестела седина.

Женщина неподвижным взглядом уставилась в глаза Афанасьева и он вдруг вздрогнул от неожиданности и страха.
- Глаша?!
Это была Глафира Аликова, капитан милиции, командир сандружины, всегда такая подтянутая, симпатичная, веселая.
- Глеб, - тихо сказала она. -  Школа, где был госпиталь сгорела. Там было двести шестьдесят тяжело раненых. Они ползли, катились по ступенькам, выбрасывались из окон со второго и третьего этажа. Даша Пронина тащила раненного на себе и вместе с горящим потолком рухнула вниз. Нас было мало. У нас не было сил нести их. Ни подводы, ни машины. Только двадцать четыре человека дотащили до переправы. Господи, как они могли так сделать.
Никто не мог такого понять.

Город полыхал громадным костром, зарево которого, виделось за много километров вокруг. Землю покрыл толстый слой чадящего смрада и дыма, под которым задыхались люди.

Немцы были уверены, что теперь уже город в их руках.
«Фортуна нам улыбается, военное счастье на нашей стороне! Тень германского орла уже нависает над Волгой!..  Командующий 6-й армией быстро справится с русскими, тогда войне придет конец», - писали они домой.

Адольф Гитлер: «Мы штурмуем Сталинград и возьмем его, на это вы можете положиться... Если мы что-нибудь заняли, оттуда нас уже не сдвинуть».

В этих условиях важно было не отдать центральную переправу, к которой спешил со своей дивизией генерал Родимцев.

К середине сентября обстановка в городе сложилась очень тяжелая. Превосходящими силами противника, в том числе танков и орудий, наши поредевшие войска были прижаты к Волге и ожесточенно защищались на узкой песчаной полосе. Немцы прорвались к Волге севернее Сталинграда и на юге в районе поселка Купоросный. Пароход «Иосиф Сталин» с эвакуированными семьями сотрудников милиции плыл вверх по Волге в сторону Саратова, фашисты снарядами и минами подожгли его и потопили.

Немцы продолжали рваться по руслу Царицы - в ту сторону, где находился штаб 62-й армии; осатанелые, словно пьяные, с засученными рукавами, с дикими криками, изрыгая огонь из автоматов, откатывались, опять лезли... Шли ожесточенные бои за железнодорожный  вокзал, он несколько раз в сутки переходил из рук в руки; его беспрерывно бомбили. В рукопашную дрались на Мамаевом кургане. Немцы подошли к станции Волгоград-II и элеватору. Днем и ночью шла перестрелка в цехах метизного завода. Заводы «Тракторный», «Баррикады», «Красный Октябрь» были разрушены еще 23-го августа, но немцы продолжали их бомбить и штурмовать. Бойцы народного ополчения встали на защиту своих заводов. Несмотря ни на что,  тракторный завод каким-то чудом продолжал ремонтировать танки и пушки.

Городской комитет обороны обратился к сталинградцам с воззванием, в котором призвал отстоять родной город.
В 80-метровой стене правого берега Волги была вырыта глубокая штольня, в которой находился командный милицейский штаб во главе с начальником управления Н.В.Бирюковым и где спали сотрудники милиции. Бирюкова очень любили подчиненные. Говорили про него: тот еще мужик, лучший начальник управления во все времена, отец родной. И требовательный, бывает, отругает крепко, но и в обиду не даст никому: кто что сделает - сам во всем разберется, и всегда справедливо.

Отсюда уходили с заданием, сюда возвращались доложить обстановку. Среди милицейских защитников была элита уголовного розыска. Глеб Афанасьев, бывший учитель,  с 33-го года на оперативной работе. Лёша Воеводин, он служил на Дальнем Востоке в армии Блюхера; в 38-м году 25-летнего слесаря-наладчика тракторного завода обком комсомола направил в двух годичную милицейскую школу в Саратове. В 39-м  с лыжным батальоном милиции добровольно уходит на Финскую войну, был пулеметчиком, получил медаль. Высокий, широкоплечий, с копной густых черных волос, на щеках румянец, всегда с улыбкой. Он был горячий, не мог спокойно говорить со «шпаной», начинал торопиться, чуть заикаться. Противоположность ему - начальник следственного отделения уголовного розыска Александр Маркович Степанов, учитель Афанасьева по уголовным делам, спокойный, чуть флегматичный, он завоевал уважение в преступной среде своей справедливостью, честностью, человеческим отношением, пониманием их бед. Он обладал  даром умения допрашивать. Сидит, разговаривает нормально, без крика, без угроз - терпеливо, спокойно, доброжелательно - и человек размягчался, раскрывался навстречу. Не было преступника, от которого он не добивался бы чистосердечного раскаяния. На его счету было много выявленных и ликвидированных бандитских формирований. 

Старый солдат Алексей Гринько, еще в Первую мировую воевал, оперуполномоченный уголовного розыска. Медлительный, хладнокровный, бесстрашный. Любил юмор, как говорится, с подначкой. Не боялся встречи с преступником, даже с бандой. В Первую мировую он был ранен в легкие, и теперь ему очень трудно переносить сплошной чад и дым. Месяц назад он отправил в Саратовскую область мать и жену, а 16-ти  летний сын Ваня никак не хотел покидать отца: «останусь с тобой - и все!» Достал где-то винтовку и, как хвостик, все время ходил за отцом.

И вот главные страницы моего повествования. 13-го сентября рано утром Глеб Афанасьев сходил на улицу Двинскую в дом, где жила свекровь его сестры Ольги. Сестру убило во время бобежки двадцать третьего. Она только что прибежала домой с завода. Глухую деревянную стену пробил осколок - и ей под лопатку, насквозь. А дочку, два годика, покалечило - переносицу задело и руку перебило. Лицо залито кровью, плачет. Свекровь схватила ее и под бомбами - в Совбольницу. Зашили и перевязали раны.
Глеб отнес им хлеб и обгорелые банки с консервами.

Патрулируя после этого улицы (ловили мародеров, диверсантов), Глеб увидел крадущегося по развалинам деда Михеича, соседа Ольгиной свекрови.
- Ты куда, Михеич? - удивился Афанасьев.
-  Да куда ж? Пора сматываться. Фрицы пришли.
- Куда пришли?
- На нашу улицу.  А ты не знаешь?
- Так я же утром у вас был.

Оказывается, только Глеб ушел, минут через пятнадцать появились немцы, они шли через огороды, человек сто, рукава засучены, на груди болтаются автоматы. И ушли в сторону центра города.
Вернувшись в управление, Афанасьев доложил все Бирюкову, в том числе о рассказе деда Михеича.
И вдруг снаружи раздался треск и грохот множества автоматов и пулеметов. Милиционеры выскочили из штольни, вращали ошарашенными глазами, шквал огня летел сверху на берег, метались обезумевшие люди. Берег опустел, только остались лежать на песке несколько скрюченных фигур.

Наверху были развалины пивзавода и недостроенного госбанка. Немцы каким-то образом проникли туда и теперь жестоко били по переправе. Милиционеры по извозу ринулись вверх, попрыгали в заранее заготовленные траншеи, залегли за остатками стен и печек, стреляли из винтовок, бросили несколько гранат. Немцы перенесли огонь на них. Огненная крыша нависла над головами, придавила к земле.

Три  дня  и три ночи продолжался огненный поединок. Немцы не решались на штурм переправы, видимо, не зная, сколько защитников перед ними; милиционеров было слишком мало, чтобы попытаться выбить немцев из развалин. Ночью попробовали прноникнуть с обратной стороны, но их встретили огнем из автоматов.
Немцы обстреливали в основном переправу, парализовав движение судов и лодок, по залегшим милиционерам бил только один пулемет, веером посылая пули слева направо, справа налево. Светящиеся струи вонзались в землю, в кирпич, разбрызгивая острые кирпичные осколки. Милиционеры целились из винтовок в огненные точки и посылали туда пулю за пулей, но пулеметы и автоматы не замолкали.

Ночью над головами долго кружил самолет, немцы стреляли ракетами в сторону русских, видимо сигналя своему летчику, но тот не решился сбросить бомбу, потому что соприкосновение противником было очень близким.

Днем покинуть свои позиции было невозможно, а ночью Алексей Воеводин осторожно вылез из своего укрытия и направился на командный пункт доложить Бирюкову.
- Дивизия Родицева уже близко, - сказал Бирюков, - Чуйков приказал во что бы то ни стало удержать позиции. Стоять насмерть, ни шагу назад, при необходимости отбиваться штыками, гранатами. Преградить немцам дорогу, не допустить к переправе!
Вернувшись к развалинам, Алексей передал приказ Бирюкова, рассказал, что два немецких танка прорвались на привокзальную площадь, обстреляли вокзал, а потом помчались вниз по улице Гоголя. Чуйков послал им навстречу свои последние два танка.

Каждый со страхом подумал: что будет, если немецкие танки достигнут Волги и переправы?

Немцы продолжали бомбить город. Над берегом низко проносились «мессеры», видны были чуждые лица летчиков в черном обрамлении шлемов. Ранним утром из-за Волги, со стороны  солнца, чтобы слепить глаза, появлялись тяжелые «юнкерсы» и «хенкели». На них уже насмотрелись и сразу отмечали: у «хенкелей» крылья привычно закруглены, а у «юнкерсов» словно обрубленные. Они выбирали определенный объект и тщательно, хладнокровно уничтожали его.

А наших самолетов не было видно.

До обеда продолжали бомбить заводы, хотя непонятно было, что там бомбить. Правда, продолжала еще торчать над «Красным Октябрем» последняя из шести труб, продырвленная, с отбитой верхушкой.

На вторую ночь начал накрапывать дождь. милиционеры все были в гимнастерках, как выскочили на выстрелы. Дрожь пробирала до костей, каждый выкопал себе ямку и свернулся в ней клубком. Под утро сын Гринько Ваня принес полную сумку теплых пышек.
- Ты где взял?
- А на мельнице дядя Холодов жарит их на железе. Он скоро еще принесет.

На третью ночь огонь со стороны немцев поубавился, видимо боеприпасы заканчивались. Сон, как говорится, валил с ног, не было сил раскрыть глаза, но каждый шорох, треск заставляли вздрагивать.
Но где-то на рассвете всех разбудил автоматный и пулеметный шквал. Он доносился с обратной стороны развалин.
- Теперь им хана, - сказал Алексей Воеводин, приподнимаясь.
- Алексей, что это? - спросил очнувшийся Афанасьев.
- Родимцев переправляется, штурмуют пивзавод. - И встав во весь рост крикнул: - Приготовиться к атаке! За мной!

К утру немцы были уничтожены, частично пленены.

Берег Волги у центральной переправы был неузнаваем. С громадной баржи по сходням сбегали солдаты, у каждого на плече или спине то ящик, то пулемет, то связки мин. Восемь солдат толкали вверх по извозу пушку. Множество лодок, набитых людьми, крутились на воде или стояли, уткнувшись в песок, прибывшие спрыгивали на берег или прямо в воду. Тут собирались группы, им давали проводников из сотрудников милиции и они спешно отправлялись - к вокзалу, метизному заводу, Мамаеву кургану.

Из писем немцев:
«Сейчас в Сталинграде идут бои, каких еще не было за весь поход в Россию. Страшнее всего уличные бои, борьба за каждый дом... Когда мы подошли к Сталинграду, у нас было 140 человек, а теперь осталось 16. Ни одного офицера. Из Сталинграда ежедневно вывозят тысячи раненых. Да, это противник!.. Нас всюду подстерегает смерть... У тех, кто переживет сражение, перенапрягая все свои чувства, этот ад останется навсегда в памяти, как если бы он был выжжен каленым железом. Следы этой борьбы никогда не изгладятся...»

Георгий Константинович Жуков в своей книге воспоминаний писал:
«13,14,15 сентября  для сталинградцев были тяжелыми, слишком тяжелыми днями. Противник, не считаясь ни с чем, шаг за шагом прорывался через развалины города, все ближе к Волге...»

Василий Иванович Чуйков:
«Сумеют ли бойцы и командиры выполнить свои задачи и свой долг, который выше сил человеческих? Если не выполнят, то свежая 13-я Гвардейская стрелковая дивизия может оказаться на левом берегу Волги в роли свидетеля печальной трагедии...»
И вот какой вывод я могу предположить. Если бы немцы стремительным ударом захватили центральную переправу, дивизия Родимцева не смогла переправиться с левого берега Волги, фашисты додавили бы наши обескровленные войска и овладели городом Сталина. Это было бы серьезным ударом по моральному духу наших воинов и все советских людей.

Героизм и мужество сталинградской милиции спасли положение и повернули ход войны в нужном нам, победном направлении.