Лицом к лицу

КАМНИ  МОЕГО  ГОРОДА

Она еще раз взглянула на часы и, стараясь пересилить волнение, легко вспрыгнула в автобус.
- Здравствуйте, товарищи!

Далеко вглубь в два ряда слева и справа уходили головы туристов - мужские и женские, молодые и немолодые... множество глаз впились в нее.
«Ну и что ж, почти те же школьники, которым надо объяснить новый урок», - пыталась успокоить она себя, вспоминая свою прежнюю, недавнюю профессию.
- Начинаем нашу экскурсию по городу-герою Волгограду. Меня зовут Светлана Агеева... Светлана Дмитриевна.

В самом конце автобуса на длинном сиденье теснились молодые ребята, они вертели головами, жестикулировали, перешептывались и стреляли в нее вызывающе веселыми взглядами.

Слева по всему ряду были почему-то только мужчины. Все в штатском, но у многих на груди поблескивали ордена или рядки колодок.

А в первом кресле, почти вплотную к ней, сидел мужчина, сразу тревожно приковавший, словно магнитом, ее взгляд. Всю его грудь была покрыта плотными сияющими рядами орденов и медалей. Она всего мельком взглянула на него, а потом как-то невольно задержалась - и ей вдруг стало не по себе. У него было несимпатичное, грубоватое, словно обожженое лицо и какие-то выцветшие холодные глаза. Взгляд, равнодушный и вместе с тем суровый, словно бы говорил: «Ну, что ты можешь мне сообщить интересного, пигалица, когда я сам прошел тут с огнем через каждый метр и полил эти камни своей кровью?..»

Она с трудом отвела глаза от его лица. Тут же мелькнула давняя бередящая мысль: «Мне ли заниматься такой работой? Для них, прошедших страшную дорогу войны, мои слова - просто детский лепет».

Перебарывая настроение, заговорила негромко, тоном чуть суховатым:
- Во время экскурсии мы побываем на центральной набережной, на площади Павших борцов, посмотрим легендарный Дом Павлова, разрушенную мельницу и памятник-ансамбль на Мамаевом кургане.

Мужчина обернулся назад, сказал что-то соседу. Видно, ему было трудно говорить, шея напряглась, голос у него был хрипловатый, тягучий. Казалось, он совсем не собирался слушать экскурсовода.

Она посмотрела вправо: пожилые мужчина и женщина, наверно, супружеская пара, маленькие, седенькие, сидели близко друг к другу, занимая всего одно местечко, на переднем сиденье. Они подались вперед, глаза их горели нетерпеливым любопытством. Они кивали на ее слова, как бы говоря: да, да, да... Глядя на них, ей почему-то стала тепло и весело. Она продолжала громче:
- Первая наша остановка будет на центральной набережной, где я расскажу об истории возникновения города - начиная с появления, по приказу Ивана Грозного, маленькой сторожевой крепости для ограждения юго-восточных границ Русского государства и охраны торговых караванов, - и до наших дней.
«Да, да, да», - кивала супружеская пара. Головки у них были покрыты легким белым пушком.

 - Здесь, на центральной набережной, в период обороны города находилась главная переправа. Через нее эвакуировали беженцев и раненых на левый берег Волги, а оттуда доставляли пополнение и боеприпасы. Фашисты беспощадно бомбили и обстреливали этот участок. За время Сталинградской битвы моряки Волжской Военной флотилии и речного пароходства совершили тридцать пять тысяч огненных рейсов. Отдавая дань уважения их подвигу, защитники города тогда говорили: «Лучше десять раз сходить в атаку на суше, чем один раз переправиться через Волгу...»

«Да! Да! Да!» - восхищенно кивали головками старушка и пожилой мужчина.
Она уже успокоилась, она забыла обо всем на свете, когда говорила о неизмеримом мужестве сталинградцев. На мужчину с холодными рыбьими глазами она не смотрела и старалась просто не думать о нем. Только где-то в глубине строптиво билась мысль: «Ну что ж, не нравится - ничего не могу поделать...» Но ей снова как-то непроизвольно пришлось встретиться с его взглядом и снова испытать волнение.

Автобус остановился в центре города перед плащадью Павших Борцов.
- Сейчас мы познакомимся с мемориальным памятником трем героям. Это люди разных национальностей: испанский патриот, Герой Советского Союза Рубен Руис Ибаррури; наш земляк, Герой Советского Союза летчик Владимир Григорьевич Каменщиков и сын татарского народа капитан артиллерии, посмертно награжденный орденом Ленина, Хафис Фаттяхутдинов... Рубен Ибаррури, как вы знаете, - верный сын героического испанского народа. Советский Союз стал его второй Родиной. На Сталинградский фронт он прибыл, уже получив горячее боевое крещение во многих схватках с фашистами у себя на Родине. Он командует пулеметной ротой. В августе им написано последнее письмо к матери: «Можешь быть уверена, мама, что я до конца выполню свой комсомольский и воинский долг». Двадцать четвертого августа сорок второго года бойцы его роты отразили пять яростных атак противника. Фашисты зверски бомбили с самолетов, давили танками и бронемашинами. Земля дрожала от взрывов. Во время этого боя смертельно был ранен в живот храбрый командир, капитан Ибаррури. Истекая кровью, он продолжал стрелять из пистолета в ненавистных врагов. Его, уже потерявшего сознание, удалось переправить на левый берег Волги в госпиталь. Но спасти жизнь героя не смогли. Третьего сентября он умер. Было ему в то время двадцать два года...

Вот тут-то она взглянула в лицо мужчины, он стоял ближе всех, прямо напротив нее, а во время рассказа невольно обращаешься к слушателям; она взглянула на него, и у нее перехватило дыхание: из левого его глаза выкатилась слезинка и попозла по темной морщинистой щеке. Но он не вытирал ее, а продолжал неподвижно стоять и смотрел на нее немигающими бесцветными глазами.

В ее душе словно льдинка лопнула, и слезы подступили к глазам. Она внимательно присмотрелась к нему: серенький мешковатый костюм, невысокая корявая фигурка - ничего примечательного, стоит он неровно, чуть пригибаясь на правую ногу, а правая рука висит без движения, словно плеть. И грудь как-то невообразимо густо покрыта наградами.

А потом был Мамаев курган. Она никогда не может вспомнить подробности, как она тут ходит, как рассказывает. Ее голос начинает звенеть, она говорит на крайнем подъеме волнения, отключившись от всего, словно выпевает вдохновенную песнь. Только одно место, самое эмоциональное, ей как-то помнится, где слова невольно замедляются и пауза растягивается - площадка перед мемориалом скорбящей матери. Тут всегда люди начинают плакать, особенно пожилые женщины. И она сама прежде, даже бывая уже в нескольких учебных поездках с опытными экскурсоводами, -  каждый раз не могла сдержать слез. Но когда начала работать самостоятельно, глаза словно высохли, но только становилось им невыносимо горячо, и снижался голос.
 
- Эта композиция... носит название «Скорбь матери». Женщина склонилась над погибшим сыном. Лицо воина не случайно прикрыто знаменем - каждая мать может увидеть в нем своего сына, которого она не дождалась с войны...

Заканчивала она так:
- Мы смогли осмотреть только небольшую часть нашего города. Сейчас трудно представить, что некогда здесь лежали сплошные руины. В те годы инстранцы советовали нам оградить это место проволокой и оставить как громадный мрачный памятник войне. Это, мол, принесет большие доходы от туристов. Но сталинградцы не захотели видеть свой город разрушенным и поклялись восстановить его. Слово свое, как видите, они сдержали. Наш город - это священное место. Сюда приезжают, чтобы поклониться героям, со всех уголков нашей страны и всего мира.
«Да, да, да», - кивала головками супружеская пара.

А как только закончила рассказывать, они тут же приблизились к ней, старушка схватила ее за руку и поспешно, с придыханием заговорила:
- Большое вам спасибо! Такая чудесная экскурсия. Вы, наверное, коренная сталинградка - так горячо говорите о своем городе.
Она хотела возразить: «Да нет, я всего несколько лет здесь живу», - но почему-то смолчала.
- А вы случайно не военнообязанная? - спросил старичок неожиданно густым басом.
- Да!
- Это сама профессия обязывает?
- Нет, в институте мы проходили курсы медсестер, и потому...
- Да, да, да! Как военный специалист, я скажу, что у вас все термины звучат убедительно и верно.
- А вы военный? - вырвалось у нее.
- Он у меня  полковник в отставке, - быстрым, горделивым шопотом сообщила старушка. - Он был очень бравым командиром, а я у него медицинской сестрой. Теперь уже - правда? - трудно в это поверить?
- Да, - невольно созналась она, и они рассмеялись.

Рядом молча стоял мужчина с застывшими суровыми глазами. Но взгляд его теперь совсем не смущал ее, что-то грустное и доброе пробивалось в его лице.
- А вы во время войны где находились? - спросила старушка. Позади нее толпились молодые ребята с заднего ряда автобуса, они рассмеялись:
- Да где же же она могла быть? Она тогда еще нигде не была.
- Да, да, да, я совсем забыла, вы ведь еще такая юная, - поправилась старушка. - Но вы так красочно, так эмоционально рассказываете о том времени.
- Это не моя заслуга, - скромно сказала она. И тут же подумала, что действительно не ее. - Разве можно о нашем городе, об его истории говорить иначе?
- Да, да, да. Сталинград, как никакой другой город в мире, заслуживает преклонения.

В автобус первыми влетели молодые ребята. Они долго не садились в конце, что-то обсуждали. Потом двое из них решительно направились в голову автобуса. На лицах у них были чуть смущенные, торжественные улыбки, а в руках - большие букеты ярко-красных и белых цветов.
- Примите, пожалуйста!
- Ой да что вы, зачем вы беспкоились, - от неожиданности стала отказываться она.

- В-возьмите, - вдруг сказал молчаливый мужчина со странными глазами. Голос у него прозвучал мягко, волнующе. Левой рукой он достал из бокового кармана пиджака портмоне, положил его на коленки, раскрыл и вытащил небольшую, пожелтевшую - очень давнюю - фотографию и протянул ей. Она с удивлением взяла. Военного слева - нерусское, юношеское лицо с улыбающимися мечтательными глазами - она сразу узнала: Рубен Ибарруруи. Лицо юноши справа, в сержантской форме, которого обнимал Рубен за плечи, показалось ей очень знакомыим. Упрямый, немного суровый взгляд, челка на бок...
- Это вы?! - неожиданно спросила она.
Он кивнул: «Да».
Ребята с цветами все еще стояли около нее. Пожилые мужчина и женщина, супружеская чета, умильно улыбаясь, повторяли:
- Берите, берите.Вы нам доставили такое удовольствие, большое вам спасибо.
Прижимая к груди одной рукой букеты, а в другой держа фотографию, она сказала, с трудом сдерживая слезы:
- Это вам спасибо.

П О Е Д И Н О К

Начальник штаба Донской кавалерийской бригады  полковник Белов сидел в мягком старинном кресле в своем кабинете и, преодолевая усталость трех бессоных ночей, просматривал принесенную адьютантом корреспонденцию.

Вдруг среди вороха бумаг и пакетов он заметил уголок конверта из серой грубой бумаги, на котором наспех были расставлены кривые кресты: «Совершенно секретно!» Письмо было адресовано командиру бригады, который со вчерашнего дня находился в госпитале, и Белов сразу почувствовал недоброе.

Он торопливо и грубо разорвал конверт. Небольшой белый листок был покрыт неровными машинописными строчками. Буквы плясали в разные стороны, «о» не было совсем. Глаза беспокойно пробежали по строкам секретного приказа. Белов побледнел. Сон словно смахнуло крылом. Еще раз перечитал. Это было предписание командира дивизии:
«В ночь до рассвета сосредоточьте все наличие кавалерии, по возможности незаметно для врага, в районе Гумрак-Разгуляевка. Имея своей целью захват Царицына, сего 10 ноября приказываю начать общее наступление. Перед вашей бригадой ставится важная задача овладеть вокзалом и почтой и удерживать до полного взятия города.
P.S. По имеющимся сведениям в вашем гарнизоне действует группа большевиков, которыми руководит офицер по кличке Бронислав. Примите срочные меры по обезвреживанию врага, ибо это может помешать поставленной задаче...»

Белов вскочил и нервно заходил по кабинету. Каким образом  э т и  сведения дошли до штаба дивизии? Может быть, в группе есть провокатор? Или кто-то проболтался по пьянке.
Усталость слетела с начальника штаба. Он снова был полон энергии. Нужны срочные контрмеры. Пока никто  в бригаде не знает о приказе из дивизии. Он остался за командира и сейчас полный хозяин большого гарнизона. Все теперь в руках начальника штаба, все зависит от него...

Полковник вытер вспотевший лоб, подошел к окну, толкнул форточку. Низко весело унылое осеннее небо. Оттуда неслись прощальные крики последнего каравана журавлей. Черные воды Дона катились на юг. Все кругом казалось промокшим от беспрерывных дождей. Белов захлопнул форточку и бросился к столу. Надавил на кнопку звонка. И когда в кабинет вошел молоденький адьютант, приказал:
- Капитана Малинина ко мне немедленно!

В это время кто-то спешился у парадного, Белов успел заметить в окно только гнедую лошадь, которая, понурив голову, судорожно поводила взмыленными боками. Тут же, громко стуча сапогами, в кабинет без доклада вошел командир второго эскадрона Берг. Лицо его было свирепо. Небрежно козырнув, оставляя на полу грязные следы, он прошел через весь кабинет и шлепнулся в кресло.
- Что случилось, поручик? - сухо спросил Белов.
- Что случилось? А то, чего надо было ожидать. - Голос Берга дрожал от возбуждения. Он выдернул из кармана какие-то бумаги и, разворачивая их, недобро посмотрел на начальника штаба.
- Вот, полюбуйтесь, господин полковник, ваша диспозиция?
На одном  из листков Белов заметил свою крупную, размашистую подпись, сразу понял, что это за бумаги, и невольно сжал кулаки.

Это была полная диспозиция второго полка, небольшая карта и список офицерских квартир. Документы совершенно секретные, которые всегда хранились в сейфе.
- Откуда у вас эти копии? - жестко спросил Белов.
Берг многозначительно, в упор посмотрел на начальника штаба, недобро прищурившись.
- Сейчас узнаете все, господин полковник... В гарнизоне раскрыт заговор, им охвачена половина рядового состава. Готовится вооруженное восстание, враг работает прямо под носом у штаба, у вас... Среди изменников и несколько офицеров. А во главе заговора... капитан Малинин! - Последнюю фразу Берг подчеркнул особо, намекая на дружбу Малинина с Беловым.
Неверным движением начальник штаба взял бумаги и уставился в них нежвижным взглядом.
- А Малинин - вовсе не Малинин! - со злорадным наслаждением проговорил Берг. - Его настоящая фамилия Санин!
Теперь поручик был уверен, что сразил начальника штаба наповал. Он отыграется, отплатит за все обиды этому заносчивому, самоуверенному выскочке.
- Тут же в гарнизоне, - продолжал он, - живет и работает член подпольного ревкома большевиков... - Берг сделал паузу, не спуская глаз с полковника. Но на лице Белова не дрогнул ни один мускул. - Большевик искусно маскируется под кличкой Бронислав... Я полагаю, что это кто-нибудь из солдат-добровольцев.
Белов слушал, опустив глаза. Лицо его было каменным. Как смог проникнуть этот настырный поручик в тайну организации, которая состоит из самых верных, стойких людей и которая была законспирирована надежнейшим образом? Неказистый на вид, - думал полковник о Берге, - маленький, хилый, но воля железная и ум, кажется, острый, тонкий. Наконец, Белов поднял голову, привстал, упираясь кулаками в стол, подался вперед, набычившись и смотря на Берга в упор. Под испепеляющим взглядом полковника Берг невольно вскочил, выпрямился.
- Садитесь, - почти шепотом произнес начальник штаба. - Расскажите, откуда у вас все эти сведения? - Сделав паузу, Белов нанес сокрушительный удар: - Кто вас завербовал?
Берг опешил. «Что он, с ума спятил? Обвинить меня в таком?!»
- Позвольте, господин полковник, - залепетал поручик и не узнал своего голоса. - Позвольте... как вы могли... Я кадровый офицер, сын фабриканта, так же, как и вы. Мы люди голубой крови... Как вы могли допустить такую мысль?
- Ну, довольно хныкать! - грубо обрезал Белов. - Не время и не место, поручик, анализировать, у кого какая кровь бежит в венах. Пока разберемся, эту кровь выпустят. И не тычьте мне моей дружбой с Малининым. Вы с ним раньше сошлись, господин поручик, и чаще проводили время в застолье. Теперь каждого можно назвать его приятелем. Момент серьезный и к черту всякие личные обиды. - Белов сел за стол и, помолчав, спокойно сказал: - Рассказывайте, как и что вы узнали. Я должен знать все, прежде чем принять какие-то меры.

Только теперь Берг понял, как глупо и неумело он поступил. Смешно было думать, что начальник штаба позволит бросить на себя какую-то тень. А еще хуже, ведь он может сказать, что документы выкрадены у него из стола, и припишет мне связь с Малининым.
- Со мной вместе живет офицер связи, ротмистр Заев, - начал Берг несколько дрожащим голосом. - Все началось с пустяков. Как-то я возвращался из штаба и остановился около казармы, чтобы понаблюдать за вольтижировкой. На другом углу казармы стоял Заев. К нему подошел капитан Малинин, я узнал его по синей венгерке, они о чем-то заговорили. Я не обращал на них внимания, но вдруг краем глаза увидел что-то, насторожившее меня. Малинин вытащил из кармана какие-то бумаги, заложил руку за спину; Заев, наблюдая за обучением лошадей, словно бы невзначай, боком приблизился к Малинину, взял у него бумаги и сунул в карман шинели.

Я верил и не верил своим глазам. Почему так таинственно? И что за бумаги? А вчера вечером... Заев вернулся домой очень поздно. Я лежал в постели, и он окликнул меня. Я сделал вид, что сплю, и действительно скоро задремал. Но тут же очнулся от какого-то шороха и, чуть приоткрыв глаза, увидел, как Заев прятал в чемодан какие-то бумаги. Я подобрал ключ к его чемодану, и когда его не было дома... Так я и нашел эти копии...
- Итак, следя за Заевым, - продолжал Берг, - я каждый день делал все новые и новые открытия, пока следы не привели меня к дому, где была явка...

Белов невольно вскинул голову и, подавляя замешательство, сурово сдвинув брови, спросил:
- Даже?
- Да! И не только явку, я узнал пароль: «Талисман»!
Белову с трудом удалось скрыть причину своего бешенства.
- И вы до сих пор молчали? Это неразумно, поручик! Вы рисковали не только собственной жизнью, но и судьбой всего гарнизона.
- Знаю. Но пока время терпело. Я старался собрать побольше материала. Я подкупил одного солдата, который по моему совету познакомился с денщиком Малинина. Деньги, господин полковник, иногда делают чудеса.
- Так, мне все ясно, поручик. Подробности укажете в донесении, которое вы должны составить... А вечером мы с вами выедем в город, меня срочно вызывает командир дивизии (полковник показал угол серого секретного конверта), вы поедете со мной, доложите все сами. Я буду ходатайствовать, чтобы вас представили к награде и повышению. О нашей поездке в город никто не должен знать.
Берг направился было к двери, но остановился:
- Я ведь завтра дежурю по гарнизону. Как же быть?
- Заменим. Идите, я все сделаю. Поставим своего человека. Итак! Когда начнет смеркаться, выезжайте за село и ждите меня позади казармы.
- Капитан Малинин! - доложил вошедший дежурный и посторонился.
В кабинет уже входил невысокий, но необычайно толстый человек лет сорока, в зеленой офицерской форме и лихо сдвинутой на затылок серой папахе. «Дон-Жуан» Малинин!
Он уверенно и бесцернемонно направился через кабинет к креслу, как и Берг полчаса назад, но только не пружинисто и нервно, как тот, а широко, неулюже, добродушно говоря на ходу мягким приятным баритоном:
- Доброе утро, господа! Ну что, отправляемся в поход? На Царицын, потом на матушку Москву?
- Откуда вы знаете?! - невольно вырвалось у Белова.
Ведь пакет с секретным приказом он только что получил, и никто о нем не знает, не может знать.
- Как, вы не читали призыв нашего атамана, генерала Петра Николаевича Краснова? - Малинин бросил на стол смятую газету «Донской вестник» и продолжал, как бы цитируя: - «Настал твой час, вставай, вольный Дон! Грозной казацкой тучей двинемся на Царицын, уничтожим проклятое гнездо коммунистов, выметем с Дона красную заразу! Не пожалейте жизней! А уж атаман Всевеликого Войска Донского отдаст вам Царицын на три дня и три ночи».
- А, вы вот о чем, - облегченно проговорил Белов. - Читали.
Малинин, не спрашивая, подцепил своими толстенькими пальцами папиросу из раскрытого портсигара, небрежно, по-хозяйски, как у себя дома, развалился в кресле, раскидав полы широкого плаща, расстегнув просторный офицерский френч, раздвинув толстые ноги в широких брюках с лампасами.

Берг стоял около двери, и какое-то смутное чувство овладевало им. Что это? Они разговаривают - после всего, что Берг сообщил - как два закадычных друга. Что скрывается за поведением Белова? Тонкая тактика или?..

Белов встал, обошел вокруг стола, остановился за спиной Малинина и многозначительно кивнул Бергу. Тот, козырнув, вышел.

Малинин продолжал громко разглагольствовать:
- Царицын - как бельмо на глазу. Пока мы не возьмем его, мы не можем двинуться на столицу. Красные тогда ударят нам в спину. Так что атаман Всевеликого Войска Донского прав. Надо захватить эту чертову крепость, соединиться с чехами и астраханскими казаками - и тогда уж победно двинемся на Москву.

В этой хвастливой и легковесной, на первый взгляд, болтовне полковник уловил намек. Царицын - крепость на пути белых, надо срочно принимать меры, чтобы помешать им в их планах...

Белов вернулся к столу, сел в кресло и стал что-то быстро писать.
- Сегодня я еду в город по срочному вызову командира дивизии, - громко, громче обычного сказал он. Кончив писать, несколько раз свернул листок и, прикрыв ладонью, двинул к Малинину. Тот с некоторым удивлением взял листок и сунул в боковой карман. Сегодня все удивляло в начальнике штаба: и озабоченность, даже тревога в лице, плохо скрываемая под строгостью, деловитостью, и излишне громкий голос, и эта таинственная записка...
- На время моего отсутствия, - уже спокойным голосом сказал Белов, - вы примите бригаду. Я напишу приказ.
- Как?! - начал Малинин.
- Все, можете идти, - повысил голос начальник штаба. - Мне нужно подготовить документы и хоть немного отдохнуть перед поездкой.
Малинин молча козырнул м вышел.

Дома он прошел в свою комнатку, не снимая широченного плаща, сел на кровать, достал из кармана сложенный вчетверо листок. Пальцы вдруг перестали слушаться. С трудом развернул - и с первых же строк сердце защемило.
«Мы расконсперированы! Берг выследил Заева и выкрал у него документы. Кроме того, он узнал пароль и явку. Получен приказ в полночь вывести гарнизон из лагеря для наступления на Царицын. О приказе пока никто не знает. Ты сегодня хозяин гарнизона. Заблогавременно смени караулы и поставь наших людей. Действуй согласно плана. Гарнизон должен восстать сегодня ночью. Без шума разоружите пулеметный взвод и захватите пулеметы. Пробивайтесь на соединение с 10-й Красной Армией Ворошилова. Вышлите разъезд для связи. Все командование возлагаю на тебя, меня не ждите. Твой денщик - предатель, убрать. Желаю успеха, Бронислав».

***

Холодный ветер дул навстречу, и Белов натянул теплый шлем по самые брови, застегнув пуговицы на подбородке. На нем был черный полушубок, опушенный серым каракулем, легкие офицерские сапоги и никаких воинских доспехов. Берг в длинной кавалерийской шинели, через плечо тяжелый маузер, сбоку полевая сумка. Дождь пополам со снегом хлестал в лицо. Белов пришпорил коня и, нагнувшись, ускакал далеко вперед. Берг отстал. Капризная лошадь долго танцевала на месте, не желая бежать навстречу ветру.
- Поедем прямой дорогой, через пасеку, - прокричал Белов. - Это ближе верст на десять. В лесу тише и дорога лучше - меньше грязи.
Берг промолчал. Затея начальника штаба ехать через глухой лес ночью не очень ему понравилась. Он недолюбливал этого молодого самоуверенного выскочку, нахватавшего чинов при штабе армии, которой командовал его дядя и воевавшей на польском  фронте. Между тем, как он, Берг, всю войну не вылазил с переднего края, был на самых опасных, германских позициях. Но до сих пор ходит в поручиках. Представят ли сейчас к награде? Повысят ли в чине? - Он косо посмотрел на Белова. -  Еще и тут может примазаться.
Узкую дорогу черной глухой стеной обступали деревья. Здесь действительно было тихо, но так темно, что Берг почти ничего не видел. Он плелся сзади и его не покидала тягучая, тяжелая тревога. Толстая ветка больно ударила по лицу. Он громко выругался, ощупывая нос. Пришпорил коня и догнал Белова.
- За каким чертом мы поехали тут! - сказал он с досадой. - Собьемся с дороги, волки съедят вместе с лошадьми.

Белов молчал. Ветер почти не ощущался, только в верхушках деревьев уныло гудело, да мокрые хлопья снега, тихо падая, так и льнули к одежде и, едва прикоснувшись, таяли, впитываясь в теплое сукно. У Берга полы шинели намокли, отвисли, давило плечи, ноги окоченели. Он раскурил папиросу и посмотрел на часы. Вот уже больше часа едут лесом, а пасеки все нет. «Самодур!» - зло полумал он.

Перед ними открылась широкая поляна, поросшая травой и шиповником. Тут было светлее, но дорога оборвалась. Всюду торчали пни старых порубок, и ночная мгла придавала им фантастический вид. Уродливыми грудами лежали кучи полусгнившего хвороста.
Теперь Бергу стало ясно, что они заблудились, и он ругался, не скрывая раздражения. Но Белов упорно молчал. Он низко склонился с седла и что-то рассматривал внизу, как будто еще надеялся увидеть дорогу. Он чувствовал, что дальше ехать не надо. Настал роковой момент.

Он слез с коня, потрепал его ладонью по шее и легонько толкнул от себя. Высокий поджарый Громобой понимал каждый жест своего хозяина. Он отошел к толстой сосне, почесал о ствол стриженную под щетку гриву и загремел мундштуками.
Берг стоял около своей неспокойной Луны, не выпуская повода из рук. Лошадь вертела головой, вырывала повод. Он ударил ее плетью по глазам, и она взвилась на задние ноги, чуть не опрокинув его.
Белов молча наблюдал за ним. «Пора!» Рука его скользнула в карман полушубка, он выхватил браунинг.
«Именем революции!..»
В этот момент Берг обернулся. Раздался выстрел. Бергу обожгло ухо. Он пригнулся, выхватил маузер, еще не совсем понимая, что случилось. Полковник стоял за деревом, Берг с трудом его различал.
Страшная мысль пронзила его вдруг, и сразу все утвердилось в сознании. Не целясь, он несколько раз выстрелил.
Белов почувствовал, как плечо потеплело. Но время измерялось секундами, и он выпустил всю обойму. Одна пуля попала Луне в бедро. Лошадь сорвалась и галопом помчалась в лес. Раненый в грудь навылет, Берг упал. «Так вот, кто он... Бронислав... О, злой рок! Как не мог я раньше догадаться?!»
Берг лежал неподвижно, истекая кровью. Он даже не стонал, сознание туманилось, но он жадно следил за полковником, как зверь за удаляющейся добычей.

Белов увидел, что Громобой пошел за Луной, крикнул и бросился за ним, решив, что враг убит наповал.
Заметив, как полковник уходит, Берг чуть приподнялся, но не мог уже держать тяжелый маузер на уровне плеча. Пальцы судорожно сжали курок, и эхо последнего выстрела громко разнеслось по лесу.
Пуля попала Белову в сгиб ноги и разнесла коленный сустав. Сначала он не почувствовал боли, только нога как-то неловко подвернулась, и он упал. Встать на ноги он уже больше не мог и с отчаянием смотрел туда, где скрылись лошади. Сгоряча он прополз еще некоторое расстояние и вдруг почувствовал, что задыхается. Его тошнило, темнело в глазах. Нестерпимая боль в плече не давала двинуть рукой, по груди горячо разливалась кровь. Он громко крикнул, призывая Громобоя.
Услышав голос хозяина, конь вышел из кустов. Он заступил ногой в упавший повод и шагал, пригнув низко голову. Подошел к раненому и прижался теплыми губами к его щеке. Но полковник неподвижно лежал и тихо стонал. Тогда Громобой лег и прижался к нему спиной.

Ветер уныло выл, качая могучие сосны. Снег густо падал на землю, прикрывая все белым пушистым саваном. Над миром поднимался серый угрюмый рассвет.


Разъезд красных остановился в хуторе Вербинском, выставив часовых.

Восемнадцатилетний Пронька Спирин промаялся до рассвета на окраине хутора, а потом, обессилив совсем, закутавшись головой в просторную шубу, привалился спиной к сараю и придремал. Ему почудилось - во сне или наяву медленно цокали копыта по мерзлой и звонкой, словно стекло, земле, потом что-то черное и громадное стало наваливаться на него.
- Стой! Стрелять буду! - в страхе вскричал он и, еще не раскрыв глаза, нажал на спусковой крючок винтовки.
Громкий в ночи выстрел окончательно сбил сон. Около него стояла лошадь и, задрав голову, сдергивала с крыши котуха солому и жевала.

Пронька отскочил в сторону, с удивлением соображая: откуда она взялась? Но еще больше он удивился, разглядев то, что было перекинуто через седло лошади: человек в полушубке, но без шапки, голова и все туловище обеплены замерзшим снегом.

Пронька не успел придти в себя от удивления и страха, как около него уже толпились остальные бойцы и командир разъезда, старый солдат Дронов.
- В чем дело? Кто стрелял? Откуда лошадь? - быстро выкрикивал Дронов.
Бойцы уже ощупали и осмотрели труп, столкнули его с седла, и он деревянно стукнулся в землю.
- А, беляк! Сволочь, офицер. В яр его вон бросить. Кто-то из наших подстрелил, а конь с испугу убежал... Конь добрый!
Дронов неподвижно стоял, раздумывая, затем приказал:
- Доставить в полк. Спирин, лезь на коня, там все расскажешь.
Пронька с трудом сунул онемевшую ногу в стремя, ему помогли взобраться  в седло. А впереди уложили замерзший дугой труп.
- Давай живей скачи. Да не бойсь! Он не укусит.

... Полковой врач внимательно осмотрел труп, пытаясь понять, что же произошло с белым полковником. В боковом кармане френча лежало написанное от руки донесение в контрразведку о раскрытии красного заговора в гарнизоне Донской каваллерийской бригады и подготовке вооруженного восстания. Там же находился конверт с приказом о срочном наступлении на Царицын.
Командир полка вспомнил, что приказ этот не был выполнен: напротив, гарнизон восстал, вступил в бой с наступавшими красновцами.Половина бойцов, оставшихся в живых после кровопролитных боев, влилась в 10-ю Красную Армию Клима Ворошилова.
Одежду продолжали тщательно обследовать. Из широкого поясного ремня было извлечено удостоверение, сильно размокшее, на котором с трудом можно было прочитать:
«Предъявитель сего... член реввоенсовета... Южного фронта...»